И дальше они ехали в молчании, которое Дэйв не пытался нарушить, потому что Мариам, казалось, погрузилась в размышления. Останавливаясь на красный свет, она постукивала ногтем по рулю, словно в такт внутреннему диалогу, и когда притормозила перед домом Брэда и Битси, сказала: – Да, конечно, вы правы. – Я прав? – Я слишком чувствительна к своей иностранности. – Что? Стойте, стойте! Я вовсе не это пытался сказать. Но она медленно кивнула и добавила: – Слишком много об этом думаю. Машина уже остановилась, но Мариам не выключала мотор, и Дэйв понял, что она не собирается заходить. Она смотрела прямо перед собой, упираясь взглядом в ветровое стекло. – Наверное, это граничит с жалостью к себе, – сказала она. – Которую я презираю. – Я ничего подобного не говорил! Нет в вас ни грамма жалости к себе. – Но видите ли, – продолжала она, – человек впадает в… как бы это сказать… у него складывается предвзятое мнение. Начинает казаться, будто все было бы по-другому, если бы ты был частью этой страны. Начинаешь думать, будто иностранность определяет всю твою жизнь. «Если б я была дома», – говоришь себе и забываешь, что к той стране ты тоже перестала принадлежать. После стольких-то лет. Она уже не будет для тебя домом. Дэйву казалось, что смысл ее слов глубоко печален, но голос был ясен, лицо, повернутое в профиль, бесстрастно. Желтый свет падал на лицо или пропадал на миг, когда между автомобилем и фонарем на подъездной дорожке проходили другие гости. – Мариам! – позвал Дэйв. Она обернулась, посмотрела на него как будто издали, дружелюбно, однако в глубокой задумчивости. – Вы часть этой страны, – сказал он. – Принадлежите ей точно так же, как я, или кто угодно, или Битси, или… Это как с Рождеством. Всем кажется, будто лучше сжился кто-то другой. #книги